Литература в зеркале медиа. Часть I - Коллектив авторов

А на лекциях студентов продолжают идейно обрабатывать: на смену проповеднице капиталистических ценностей приходит местный «почвенник». «Это у англичан чем выше забор, тем лучше сосед; если ты такой умный, покажи мне свои деньги. Такая философия. А в наших степях это не пройдет, за ними стоит другая реальность – протестантизм, другой климат. На Западе каждый отвечает за себя. Но число психов растет. Отец женится на своей дочери, школьник покупает в магазине пистолет и расстреливает всю школу. В природе выживают сильные виды, исчезают слабые. Человек это осознает. Лао-цзы говорил: богатый человек не бывает честным, честный не бывает богатым. Почему? Да потому что у нас другое отношение к материи, к деньгам, другие отношения между людьми».

События фильма, однако, противоречат доморощенному почвенничеству: и в этом климате, оказывается, тоже побеждают сильные, и в этом пространстве юноша тоже может приобрести пистолет, отдав за него дедовский боевой орден, и в этой степной реальности оружие тоже легко пускается в ход, и здесь тоже отношение к деньгам руководит человеческим поведением, а жизнь не стоит ни гроша.

Казахский студент, как и его русский предшественник, не выдерживает тяжести своего нелепого «поступка» и идет к «Соне» – объясняться: этого требует больная душа. «Хотел я себя проверить – способен ли на настоящий поступок, или я только трус и болтун, как большинство людей. Задал себе такой вопрос – если б на моем месте были, например, политики, которые собираются бомбить очередную страну и знают, что там будут убиты сотни, тысячи людей, остановила бы их такая мысль? Смешной, детский вопрос. Там, этим дядям, такой вопрос и в голову не придет, у них кто сильнее, тот и прав. Все остальное – сантименты. Вот и я хотел, чтобы в моей жалкой голове сантименты не появились. Но они появились, раз я к вам пришел и выболтнул. Какую глупость я сейчас сморозил… Вы меня не выдадите? У меня, кроме вас, в городе, никого нет».

За дверью подслушивает маленькая девочка, сестра «Сони». Далее, как и подсказывает сюжетная канва романа, студент, понуждаемый «Соней», идет в полицию и доносит на себя сам. Причем, как и в романе, только со второго раза, увидев, что «Соня» идет следом и пристально наблюдает. Далее – неизбежный срок, колония, «Соня» его навещает, Студент протягивает ей ладони сквозь толстые железные решетки. Маленькая девочка подросла, у нее в руках перевод на казахский язык «Преступления и наказания». Она читает вслух эпилог романа. Конец фильма.

Несомненно, казахского режиссера Дамержана Омирбаева всерьез увлек и, по-видимому, убедил знаменитый русский роман. Убедил в том, что конфликт героя с жизнью – на все времена и протекает он во всех климатических зонах. «Вообще, почему я взялся за этот роман? Мне видится очень похожим время Раскольникова и наше. Книга писалась в шестидесятые годы XIX века. В Россию пришел капитализм, появились железные дороги, банки. Традиционное общество начало разрушаться, а люди стали делиться по деньгам. Что такое Раскольников? Это реакция сельской России на изменения. А что происходит сейчас? Советское государство и система тоже были традиционными, составляли цельное общество. И вдруг как бы второй дубль, второй приход капитализма в Россию и Казахстан, снова разрушение. Вчера в Советском союзе не было бедных и богатых, а теперь оказывается, что люди делятся именно так, а не только на русских, казахов, грузин. Конечно, человек с нормальной психикой не может на это не реагировать, закрывать глаза и делать вид, что ничего не происходит. Это невозможно»56.

Множество раз повторяя, что в картине «Студент» он пытался сделать свою собственную, оригинальную интерпретацию романа, а не экранизацию или фотографию, не хотел быть копиистом и эпигоном, режиссер искренне полагал, что снял «своё кино», сосредоточившись на современности и на казахских реалиях. Кинокритики, писавшие о картине, вслед за режиссером советовали всем школьникам смотреть именно этот фильм, а не «буквальные», костюмные экранизации, далекие по времени от сегодняшней жизни.

Интерпретация, конечно, получилась: потому что налицо и другое время, и другое место действия, и другое название картины, и другие имена героев и героинь. Но в фильме именно что буквально, фотографически использована схема романа Достоевского, все сюжетные ходы «Преступления и наказания» – путь юноши от «преступления» до «наказания» воспроизведен «по нотам». Ничего «своего» в разработке сценария режиссер (он же и сценарист) увидеть не смог. Костная система романа, его канва воспроизведены до подробностей. Трудно было обойтись даже и без такого эпизода, когда в дверь запертой изнутри лавки, где спрятался убийца и валяются на полу два трупа, стучит и рвется еще один претендент на пулю – водитель хлебного фургона. Так и в романе – соскочи дверной крючок старухиной квартиры и столкнись еще один посетитель мертвой Алены Ивановны с Раскольниковым, не миновать бы и ему топора. Правда, в пистолете казахского студента патронов больше не было, да и дверь лавки запиралась на железный засов, а не хлипкий крючок.

Но вот что любопытно: новое время (полтора столетия спустя), другая страна (Казахстан), с другим климатом и менталитетом народа, а также дикий капитализм степного края ничего, как мы видим, не изменили в намерениях молодых людей «совершать поступки», то есть убивать и грабить, а потом сокрушаться из-за своей бездарности. В чем же тогда режиссерское «свое» в картине «Студент»?

«Когда писалось „Преступление и наказание“, государством номер один в мире была Франция, а самым сильным человеком – Наполеон. То есть его самого уже не было, но дух витал. Франция была супердержавой. Поэтому Раскольников все время спорит с Наполеоном, сравнивает себя с ним. В наше время – это, конечно, США и их президент. Такая перестановка мне кажется корректной», – объяснял режиссер. И еще: «Вот у Достоевского есть сцена с лошадью – герою снится, как животное убивают. Я поменял ее на осла… Осла больше жалко…»57

Однако «своей» декорации и «своих» атрибутов для картины о новом Раскольникове недостаточно. В черновых материалах к «Преступлению и наказанию» Достоевский так определял «Главную анатомию романа»: «Непременно поставить ход дела на настоящую точку и уничтожить неопределенность, т. е. так или этак объяснить всё убийство и поставить характер и отношения ясно»58.

В погоне за «своим» – декорациями и антуражем – как раз и не получилось главное – уничтожить неопределенность и объяснить всё убийство: мотив убийства, выбор жертвы и моральные издержки убийцы никак не стыкуются. Остается неясным: Студент хочет ограбить ради денег, а для этого убить, или убить из принципа, а попутно и ограбить (деньги, мол, всегда пригодятся). Но если цель – убить, то почему на роль жертвы назначен скромнейший лавочник? Из-за того, что однажды не отпустил товар в долг? Так ведь при конкуренции никто никогда никому ничего не отпускает в долг, иначе разорится. Если задача – ограбить, то почему выбрана мизерная торговая точка? Что планирует Студент сделать с деньгами из кассы? Остается неясным, как он ими воспользовался и воспользовался ли вообще. В отличие от ситуации с Раскольниковым, Студента полиция не подозревает, он остается вне поля зрения следствия, и режиссер легко обошелся без линии «Порфирий Петрович – Родион Раскольников», чем крайне ослабил психологическую основу конфликта. Сюжет с «Соней» едва намечен, евангельские, вообще религиозные мотивы не задействованы; пунктирны и все сцены «после убийства». Студент страдает только из-за того, что его «настоящий поступок» осложнился «сантиментами», а лучше, чтобы их вовсе не было. Вот и все «раскаяние» Студента: сокрушительное разочарование в себе – мол, не герой, слабак, ничтожество («тварь дрожащая») – проверка «поступком» это выявила и подтвердила.

То же и Родион Раскольников. Горячечно объясняя Соне «сценарий» своего прошедшего «предприятия», он произносит фразу такого отчаянного цинизма, что она, эта фраза, поначалу как-то даже сбивает с толку. «Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.. А старушонку эту черт убил, а не я…»59. Но старушонку, которую он считает неизмеримо ниже себя, убил он, именно он, а не кто-то другой, и именно убил. И Лизавету (про которую вовсе не помнит) убил тоже он. Но не в его привычках думать об убитых им людях – он себе важнее, чем убитые, и это главная улика его преступления, это – почерк убийства, это судьба убийцы, это тот именно пункт, который воспрепятствует искреннему покаянию, исправлению и возрождению. Раскольников прав только в одном – что ухлопал себя навеки, и в какой-то миг ему дано осознать свою вечную погибель.